Мария Владимирова, помощница сопредседателя партии "Союз90/Зеленые"
Признание Голодомора геноцидом не только отдаст дань памяти жертвам и их потомкам. Сегодня, акт признания становится важным политическим сигналом для Москвы, и в то же время, может способствовать пониманию немецким обществом трагического наследия украино-российских отношений.
Трос натягивается, и медленно гранитная плита под постаментом начинает двигаться, раскалываясь надвое. Прибыли кран и грузовик. Монумент весом в несколько тонн на некоторое время зависает в воздухе, затем приземляется на платформу и, наконец, отправляется на мусорную свалку. Государственное информационное агентство российской федерации РИА Новости распространило репортаж о том, как в середине октября в Мариуполе российские оккупанты демонтировали местный памятник жертвам Голодомора – инструментализированного советской властью голода, который унес жизни около пяти миллионов человек в Украине в 1932 и 1933 годах. Послание невозможно перепутать: Россия стремится стереть память Украины.
В Германии, тем временем, внимание к событиям Голодомора растет. Правящая коалиция и парламентская группа ХДС/ХСС совместно подготовили в Бундестаге предложение об увековечении памяти о трагедии. Инициатива выступает за признание Голодомора геноцидом — и, возможно, получит парламентское большинство в итоге слушаний. Предложение внесено в самое подходящее время: коротко перед 26 ноября, в День памяти жертв Голодомора, и в разгар войны, в которой само существование Украины вновь находится под угрозой.
Целенаправленное уничтожение и отрицание
В 1932 и 1933 годах сталинский режим инструментально вызвал голод в Украинской Советской Социалистической Республике. "Инструментально" означает: вооруженные соединения милиции и НКВД лишали крестьян урожая и оцепляли села и блокировали выезд из целых районов. Таким образом, преимущественно сельское население вымирало поколениями, и целые деревни были стерты с лица земли. Полный масштаб хорошо виден на картах проекта "Великий голод" Гарвардского университета (https://gis.huri.harvard.edu/great-famine-project). В то же время было казнено большое количество украинских интеллектуалов и деятелей культуры. О причинах можно только догадываться из-за отсутствия архивных свидетельств: Украинское крестьянство, составляющее подавляющее большинство населения, решительно выступало против коллективизации. И после украинской освободительной войны 1917-1921 годов режим, вероятно, все еще испытывал панический страх перед украинским национальным сопротивлением.
До распада Советского Союза говорить о Голодоморе было строго запрещено. Память жестоко подавлялась режимом, но яркие впечатления часто сохранялись в навязчивой тревоге о еде, которая передавалась из поколения в поколение. Подавляющему большинству украинцев, наверное, знакома тягость выбрасывания еды. Только с 1990-х годов стало возможным примириться с этой травмой, предать предметному историческому осознанию и поместить в официальный нарратив политики памяти. Например, Голодомор стал частью школьной программы. Были созданы музеи и памятники, возникла культура памяти со своим собственным визуальным языком: изломанные колоски и зерна, истощенные дети и аисты.
В российской федерации, правопреемнице Советского Союза, продолжаются попытки системного отрицания Голодомора как отдельного исторического события. В соответствии с политической повесткой дня, направленной на замалчивание ужасов сталинской эпохи, путинский режим представляет Голодомор как стихийный голод, а память о нем — как попытку дискредитации "трудового подвига советского народа", а значит и “духовно-нравственных основ патриотического воспитания” нынешнего режима в Кремле. В то же время российские историки с заумными объяснениями указывают, что голод одновременно произошел в Поволжье и в Казахстане — как будто этот факт должен смягчить тяжесть преступления, а несогласных клеймят русофобами. И это при том, что действительно есть много оснований для признания казахского голода, в котором погибло около четверти населения страны, геноцидом.
Определение "геноцида" и терминологическое беспокойство Германии
Согласно определению Конвенции ООН о геноциде от 9 декабря 1948 года, геноцид — это преднамеренная попытка истребить этническую группу, хотя бы частично. В случае с Голодомором, намерение убить очевидно из конфискаций, блокирования регионов и принудительных депортаций, отказа принимать гуманитарную помощь из-за рубежа (что отличается от голода 1921 и 1922 годов) и одновременного массового террора против украинской элиты. Соответственно, все большее число государств, включая Польшу, США и Ватикан, решили признать его.
В строгом правовом измерении, события голода 1932-1933 в Украине хотя бы частично удовлетворяют формулировкам Конвенции. Стоит отметить, что такое частичное соответствие не в последнюю очередь связано с историческими обстоятельствами, в которых создавались нормы Конвенции, а именно: по итогам Второй мировой войны, общей целью западных союзников и СССР было осуждение преступлений нацистского режима и поддержка хрупкого консенсуса в новосозданной ООН на заре Холодной войны. А значит, в согласовании понятий и определений Конвенции, советская делегация была заинтересована в неприменимости положений конвенции к собственным преступлениям массового террора. Интерес советов частично совпадал и с поиском западными союзниками возможности избежать нежелательного освещения их колониальных войн, или же преступлений против коренного населения некоторых государств, например, в США, как преступлений геноцида.
В современной Германии термин "геноцид" воспринимается с некоторым беспокойством. Так, уничтожение в 1904—1908 годах колониальными войсками кайзеровской Германии племен гереро и нама в Намибии было признано геноцидом лишь в 2004. Недавно, похожую динамику демонстрировал и процесс, приведший к признанию геноцида армян в 2015. Причина ясна: геноцид в этой Германии автоматически сравнивается с нацисткой индустрией смерти созданной для еврейского и ромского населения. В этой логике, трагедии Шоа отведено отдельное место, и оно не должно быть затронуто.
Поэтому важно постоянно напоминать, что политическое признание — это не сравнение массовых преступлений. Прежде всего, речь идет о памяти жертв — о признании того, что они не были произвольными жертвами преступного режима, а были истреблены с намерением уничтожить их как социальную группу или этническую группу. Более того, это было бы знаком для потомков жертв, украинцев, которые сегодня вновь противостоят агрессии со стороны Москвы. Для исторического преступления, которое так долго скрывалось, признание может иметь целительный эффект – а также открывать новые направления в отношениях с государствами-партнерами.
Политическое признание Голодомора как геноцида в немецком Бундестаге прежде всего открывает новые возможности для политического и исторического образования в Германии. Большинство немцев, вероятно, никогда не слышали о Голодоморе, и это историческая несправедливость. Немцы, в частности, обязаны знать об этом преступлении, потому что через десять лет после Голодомора они сделали Украину ареной своих преступлений. Во времена, когда Россия злоупотребляет историческими памятниками, чтобы манипулировать немецкой общественностью, это тем более важно. В конце концов, память о Голодоморе открывает путь важной работе по историко-политическому наследию репрессий СССР, и их осмысления в немецкой политики памяти, сфере, где часто доминируют российские нарративы, искривляющие историческое знание – в первую очередь, это колониальный тезис о “братских народах”, который лег в обоснование и нынешней российской агрессии.
Все это возвращает нас к упомянутому в начале мемориалу в Мариуполе, посвященному Голодомору: признание Голодомора геноцидом это знак для Москвы, что ее попытки уничтожить украинское государство и стереть украинский народ из учебников тщетны. Россия может уничтожать памятники на оккупированных территориях Украины, как и разрушать украинские города, но украинская память будет жить – как и сама украинская государственность – в равноправном сообществе европейских государств.
